– Они бы взяли меня. В порогах… Но появилась белая лодка. Вернее, шлюпка.
– Что еще за шлюпка?
– Белая такая, лоцманская. Провела через пороги, а дальше они сунуться не могли. И никто не может…
– Про лодки тоже потом! Основная версия правильная?
– Похоже, но не так, – заключил Шабанов. – Впрочем, все это теперь не важно.
– Не нравится твое настроение! Забудь ты про тыквы, про лодки. Ничего не было! Чем скорее забудешь – быстрее вернешься в строй.
– Узнайте, что с моим мылом. Результаты экспертизы.
– Нашел о чем просить – мыло!..
– Для меня очень важно. Это единственная вещь, которую я вынес из того мира. Материальная вещь.
Заховай достал бланк с коротким отпечатанным текстом, дописанным от руки в свободных строчках, положил перед Шабановым:
– Читай и расписывайся.
Это была подписка о неразглашении обстоятельств, связанных со злополучным перегоном МИГа с «принцессой», причин, повлекших катастрофу и ее местонахождение. На всю оставшуюся жизнь, ни под каким предлогом и ни в какой форме.
– Такой подписки дать не могу, – сказал Герман.
– Надо, капитан.
– Но вы же не верите тому, что со мной произошло!
– Я не верю. Но есть люди, готовые поверить.
– И хорошо, что они есть.
– А ты подумал о них? Что станет с ними, если они получат реальные факты существования… иного мира? Ты представляешь, что будет с нашим миром? Исчезнут последние радости жизни, люди перестанут рожать детей, пахать землю, защищать Отечество. Знания для сегодняшнего человека – это конец света, понимаешь? А сможет твой этот иной мир вобрать в себя, вместить наш, бренный и грешный? Нет! Хуже того, мы его испоганим, выбьем, как скот пастбище, сожрем все его ценности, как саранча… И ничего не останется ни здесь, ни там!
Шабанов сел, засунув руки в карманы, скрючился. Особист надел фуражку, пожал его вялую руку.
– Сиди и думай… Свидетель нашелся, пророк… Сказал бы я тебе, да врачи предупредили, чтобы не очень тебя волновал… Так что отбываю и жду скорейшего возвращения. – Склонился к его уху, попробовал внушить, должно быть, по настоянию врачей: – И запомни: ничего не было. Никаких миров, летающих тарелок… Ничего такого не было!
Как только он ушел, Герман снова забрался на подоконник и высунулся в форточку. Солдатики красили, нежились на солнце, говорили о дембеле.
– Мужики! – крикнул он. – Лови витамины! – И высыпал на их головы принесенное Заховаем в пакете…
В тот же вечер во время прогулки ему встретилась Алина. Несколько дней ходил, дежурил возле жилого комплекса – не было, а тут словно из-под земли выросла и в месте неожиданном – неподалеку от инфекционного отделения, где и людей-то не бывает и куда Шабанов забрел, чтоб никто не мешал. Вдруг выступила из-за деревьев на дорожку, будто в засаде сидела, нарядная, в вечернем платье из тяжелой, скользкой ткани, в бусах и брякающих браслетах, и туфельки, хотя для этой местности лучше бы подошли сапоги.
– Здравствуй, Герман! – сказала, будто бы удивилась.
Он не сразу узнал ее – видел-то только в халате и колпаке, со скрученной на затылке фигушкой вместо прически; тут же перед ним оказалась настоящая дама, разве что с украшениями и макияжем явно переборщила.
– Привет. – Шабанов сунул руки в карманы больничных штанов. – Ты кто?
Она засмеялась, зазвенела украшениями, как новогодняя елка, зашуршала платьем.
– Ты же искал меня, ждал… Видишь, встретились случайно!
– Откуда ты знаешь, что искал? – безразлично спросил он. – Я никому не говорил…
– Почувствовала… Ну, пойдем погуляем вместе? – Алина взяла его под руку с левой стороны.
– Ты ничего, красивая, – одобрил он. – С тобой не стыдно будет на люди показаться.
– А зачем ты искал меня? – Алина явно хотела очаровать, смотрела загадочно, из-под опущенных ресниц.
– Было желание придушить тебя, как кошку. – Шабанов ощутил, как напряглась ее рука под мышкой. – Так разозлился… Ты же сама дразнила, провоцировала… Разодрала руку. А потом заявила, будто я – сексуальный маньяк. Вот только скажи, что такого не говорила!
– Говорила, – вымолвила Алина, озираясь. – Но меня заставили, вынудили… Следователь из военной прокуратуры велел написать заявление… Из-под ногтей взяли соскобы… Я не хотела! Ну правда!
– Знаю, тогда они думали меня или в тюрьму посадить, или в дурдом упрятать.
– Но я-то не знала!.. Ты мне понравился… И я действительно приходила ночью к твоей палате. Просто так, поговорить!.. У тебя сидел Митрич…
– Зачем ты начала дразнить?
– Решила отомстить… Лучше бы ты сделал какое-нибудь гнусное предложение, чем просить денег на бутылку.
– Злопамятная, что ли? Это мне не нравится. Женщина должна уметь прощать и долго не сердиться.
– Нет… но ты же обидел меня!
– Может, тебя попросили устроить провокацию? Чтоб я напал?
– Никто не просил! Поцарапала, чтоб знал, и все… Ты же вел себя нахально и грубо!
– Мне было очень тяжело. – Шабанов услышал ложь, однако промолчал. – От приступов тоски не знал что делать…
– Теперь стало легче? Прошла тоска?
– Она никогда не пройдет. Ушла вглубь и сидит там, грызет…
– Но ты же не хочешь меня задушить?
– Да что тебя душить? Это я сдуру… Теперь осталось чувство вины.
– Прощаю тебя, – благосклонно проговорила Алина. – Расскажи, что с тобой случилось? Почему вокруг столько шума, разговоров и страстей? Везде по углам шепчутся, а толком никто ничего не знает. Ты становишься таким же известным, как Митрич.
Между тем она вела Шабанова по направлению к жилому комплексу, и впереди уже маячила ограда детской площадки.