Кольцо «Принцессы» - Страница 110

110

– А я почуяла, с тобой что-то не ладно, – осторожно промолвила она уже на улице, когда, так и не дождавшись отца, пошли гулять по парку. – То собака завоет ночью, то сон приснится… Однажды не вытерпела, взяла у отца телефон… Этот, без проводов…

– Мобильный?

– Ага. И стала звонить в часть. Праздники майские были, никого на месте нет. Кое-как добилась, сказали, в командировке ты, будешь через неделю. Я вроде поуспокоилась, а тут журналистка приехала…

– Журналистка? – боясь выдать любопытство, переспросил Герман.

– Ну!.. Отец итальянцев на охоту повез, уток пострелять. Какой-то катер наняли и поплыли, а мне велел баню истопить и ждать. Я и жду сижу. Вышла на крыльцо, смотрю – лодка по реке плывет, белая, красивая…

– Лодка? Белая? – Он затаил дыхание.

– Больно уж непривычная, – подтвердила матушка. – У нас таких сроду не было… Думаю, охотники мои возвращаются, катера-то ихнего я не видела, что они там наняли… Думаю, замерзли и плывут назад. Черемуха только зацвела, и холод такой!.. Подворачивает к нашей пристани, где мы лодку свою привязывали, помнишь? Гляжу, она и выходит, журналистка, и к нашему дому прямиком идет. Молодая такая, ласковая, говорит, из газеты, пишет очерки об известных в нашем районе людях. Будто дали ей задание про тебя написать…

– А как ее звали? – осторожно поинтересовался Шабанов, чувствуя, как земля под ногами почти не касается подошв.

– Да понимаешь, по виду не деревенская, городская, и одета хорошо, но имя – Ганя. Так и сказала, зовите Ганей, мне нравится. Я еще гадала, как же будет полное имя…

– Агнесса, мам…

– Отец потом сказал… Стала она про тебя все расспрашивать, про детство, как учился, чем занимался. – Мать глянула виновато. – Я уж рассказала ей, как ты с бани прыгал, взлететь хотел, как потом в Тверь побежал в суворовское училище… Ну и как махолет строили с отцом. Она так заинтересовалась, покажите, говорит, сфотографировать хочу. А у самой фотоаппарата нету… Махолет-то отец как поднял на чердак, там он и стоит. Залезли мы… Долго она вокруг ходила, все рассматривала. Уж больно ее чугунное ваше колесо удивило, от трактора которое… Можно, говорит, попробовать педали покрутить? Да крути, говорю, правда, сиденье все в пыли, измажешься. Она тряпочкой протерла, села и раскрутила педали. Колесо-то загудело, и тут случайно что-то включилось – крылья как замашут! Пыли столько подняли – ничего не видать! А она смеется так весело!.. Нашла где выключить, остановила крылья, колесо только крутится…

– Про мое любимое блюдо узнавала? – зажимая в себе восторг и улыбаясь в сторону, спросил Герман.

– Ой, да она много чего спрашивала. Я ее домашним сыром угостила, как раз для итальянцев сделала, с перчиком, чаю попили. Ей сыр понравился, так я в дорогу ей кусок отрезала…

– А про мясо по-французски?

– И про мясо… Часа три мы с ней сидели, ходили. Я еще спросила, а что ты ничего не записываешь? Журналисты обычно пишут, пишут в блокнот или теперь магнитофоны подставляют… Она: я запоминаю все, мне писать не нужно. Оставайся, говорю, заночуешь. В баню сходим на первый парок, а там отец приедет с итальянцами… Спешу, говорит, ехать далеко. Что бы мне спросить, куда?.. В предбаннике у нас мыло увидела, попросила кусок…

– И ты ей дала?

– Что не дать-то? Дала… Она так понюхала, подышала, хорошо, говорит, пахнет. В карман спрятала.

– Земляничное мыло?

– Другого-то и не было… А что ты так спрашиваешь?

– Ничего, мам!.. Потом-то что было?

– Засобиралась она. И одета больно уж легко, в одном платье. А холод на улице. Стала давать свою старую куртку, надень, говорю, на воде-то замерзнешь. Она смеется, не взяла. Мол, и так много грузу с собой везу, лодка не поднимет. Проводила на берег… Думала, там в лодке и правда какой-нибудь груз, или хоть моторист есть, который ее возит – никого. И вёсел нет, и мотора не видать, один руль. Может, где-то спрятан был мотор-то, что ли… Сама встала к рулю, лодка отчалила и быстро так поплыла. Рукой помахала и скрылась за поворотом…

– Она адрес какой-нибудь оставила?

– Да нет, я как-то не спросила…

– Из какой газеты, тоже не сказала?

– Мне тогда и в голову не пришло. Из газеты так из газеты… А ты не читал нигде очерка про себя?

– Не читал…

– И я тоже… Все газеты с неделю просматривала – нету. Значит, думаю, из центральной какой…

– Тебе ничего не показалось странного в ней? – Шабанов все еще боялся напугать матушку своим восторгом и признанием.

– Как же не показалось?.. Она у меня до сих пор из головы не выходит. – Мать что-то чувствовала, но не показывала виду. – Только уплыла она за поворот, тут и наши оттуда выворачивают на катере, замерзли, как цуцики… Спросила, видели, девушка на белой лодке поплыла? Не видели!.. Говорю, вот же за поворотом разминулись! Не было, говорят, ни лодки, ни девушки… И мне так чудно сделалось, Германка. Что такое, думаю, уж не заболела ли я…

– Нет, мам, не заболела! – засмеялся Герман.

– И еще, знаешь… Сидим вечером за столом, мужики после бани выпили, я с ними по-итальянски говорю, а отец все ходит по избе и слушает, слушает, тревожный… Спать легли – уснуть не может, ворочается и слушает. Потом спросил, дескать, что это все гудит у нас? Я вроде ничего не слышу… Часа в три ночи встал, оделся, на чердак слазил и говорит – кто махолет трогал? Кто педали крутил? Ну, я и сказала про Ганю. И ему чудно сделалось, места не находит. Так веришь, нет, каждый день стал на чердак лазать, будто опять вспомнил и летать захотел.

– Верю. – Герман приобнял мать. – Вот мне никто не верит…

110