Кольцо «Принцессы» - Страница 31

«Как хорошо! – подумал он. – Всего лишь начало лета и впереди целая жизнь…»

Он и в самом деле расслабился, готовый уснуть, однако желая изменить положение, пошевелил руками и ощутил, что нет одной кисти. В левой, живой и целой, что-то было зажато, а вот правой не существовало…

– Это я отлежал руку! – в следующее мгновение обрадовался он. – Сейчас разомну, появится кровоток и все пройдет.

Однако в это время откуда-то взялся и вырос над ним военкоматовский капитан.

– О! Здорово были! – засмеялся он. – Ты чего здесь разлегся? Вставай, пошли! Труба зовет!

– Какая труба? – спросил Шабанов.

– Обыкновенная, боевая! Вставай!

Тут он вспомнил, что этот капитан давно умер, сгорел от вина. Лет десять кряду, начиная с суворовских времен, Герман приезжал в отпуск и приходил к нему становиться на временный учет, а эта тыловая крыса всякий раз над ним потешалась.

– А! Спринтер! Ну ты как, на поезде приехал или бегом прибежал? – И смеялся откровенно, нагло, при этом обращаясь к кому-либо из гражданских – шоферу или уборщице: – Вот этот пацан чуть ли не за сутки до Калинина добежал! Умора! Говорит, летать хочу, пустите в полет!

Шабанов дважды получал звания досрочно, можно сказать, на глазах рос, а капитан словно не замечал этого и продолжал над ним подсмеиваться, находя в этом развлечение. Герман стоически терпел, не в силах преодолеть некий «сыновий» комплекс: этот сельский, омужиченный офицер годился ему в отцы, и язык не поворачивался послать подальше, по физиономии врезать рука не поднималась – будто держал кто-то! Для него, наверное, Шабанов действительно на всю жизнь оставался пацаном, невзирая на воинские уставы и порядок, и ничего нельзя было с этим поделать. Мало того, этот капитан стал неким стимулятором роста: все время хотелось доказать ему свою состоятельность, и хоть вспоминался он редко, обычно перед отпуском, однако Герман с удовольствием отмечал, что едет домой с новым результатом, который наконец-то будет на родине оценен по достоинству.

Но не тут-то было! Ни капитан, ни отец не замечали его успехов, относясь ко всему с каким-то странным спокойствием. И вот когда в двадцать шесть Шабанов стал майором, поступил в академию и приехал в отпуск, готовый и за грудки взять, и послать, внезапно узнал, что капитан уж год как служит в подземных войсках.

Теперь стоял, посмеивался и звал:

– Хватит валяться-то! Встать! К воротам шагом марш!

– Я где, капитан? – спросил Герман.

– Как где? Теперь на том свете! Все, отбегался, отлетался, парнишка! – засмеялся и, обращаясь к кому-то невидимому, добавил: – Этот пацан кольцо на «принцессе» рванул. Совершил героический подвиг, жизнью пожертвовал. Так куда прикажете отвести?

– Да пошел ты в звезду! – заорал на него Шабанов. – Отвечай, когда спрашивают! Что у меня с правой рукой?

– Оторвало! – с удовольствием сообщил тот. – Как ножиком отрезало!.. Рука – ладно, ты себе на грудь посмотри и на живот. Все разворотило…

– Почему?

– Кольцо дернул! А инструктор обманул, никаких тридцати секунд, взрывается мгновенно. Ты сейчас электроникой напичканный, как робот. Глянь, всякие диоды, триоды из брюха торчат. В «принцессе» же не было замедлителя!

– Ну, сука!..

– Теперь поздно ругаться. Пошли к воротам.

– К каким воротам?

– В рай! За геройский подвиг автоматом влетаешь в рай, понял? Только брось оружие.

– А ты теперь здесь служишь?

– Где ж еще? Вот такой молодняк, как ты, принимаю, развожу по командам, кого в какие ворота… Беда с вами! Одна морока!

– Блин, и на том свете меня достал! – Шабанов выматерился.

– Отставить разговоры! – гаркнул капитан. – Встать! К воротам шагом марш!

– Слушай, крыса тыловая! – Герман привстал. – Отстань, а? Я сейчас полежу, и все пройдет. Чувствую же, пока живой, только рука… И ухо болит.

– Ты покойник, Шабанов!

– Не хочу…

– Знаешь, брат, на том свете, как в армии, хочешь – не хочешь…

Герман потянул к себе левую руку и обнаружил в ней пистолет-пулемет «Бизон».

– Вот наконец-то я с тобой расквитаюсь! За все насмешки и оскорбления! На, держи!

Нажал спуск, однако из ствола вырвалась струя пара или дыма, отчего капитан засмеялся, повертел пальцем у виска и преспокойно куда-то пошел: пространство вокруг было странное, нереальное – земли под ногами не существовало.

«Это же сон! – обрадовался Шабанов. – Так бывает только во сне».

Солнце пробивалось сквозь деревья и уже пригревало щеку, мир сквозь прикрытые веки виделся радужным, изломанным, и все-таки настоящим. Правда, гудело в голове, режущий, пронзительный скрип отдавался в ухе и палило лодыжки ног, однако эти болезненные ощущения становились подтверждением жизни. Разве что из сна пришло и утвердилось ощущение, будто нет кисти правой руки.

Он с трудом склонил голову вправо, тотчас услышал знакомый командный голос:

– Отставить! Когда начальник находится перед строем, смотреть только на него, вести глазами и не вертеть головой!

Это был курсовой офицер, тот самый дежурный лейтенант, встретивший его в училище.

И тоже мертвец…

Перед выпуском в училище проводилось боевое гранатометание, и по приказу начальника, подобного удовольствия удостоились лишь те, кому исполнилось восемнадцать. Их обрядили в шинели, несмотря на жаркое лето, и каски, чтобы упаси Бог не царапнуло осколком. Остальные стояли в строю на боевом рубеже и смотрели. Лейтенант вызывал совершеннолетних, вел в окоп для стрельбы стоя, давал наступательную гранату РГД с ввинченным запалом и командовал:

– Взял в правую руку! Зажал скобу! Левой разогнул усики, выдернул чеку! Теперь бросок как можно дальше!