Кольцо «Принцессы» - Страница 4

Герман выключил прибор невидимости, запросил посадку, встал на радиопривод и через пару минут уже катился по бетонке с распущенным хвостом – тормозным парашютом. Согласно инструкции, он не имел права покидать кабину, потому поздний и обильный ужин запросил на борт и теперь, сдвинув фонарь, дышал вольным, чистым воздухом – самолет загнали на дальнюю стоянку, – ждал, когда соотечественники и монгольские братья заправят и обслужат «левую» машину, с удовольствием и тигриным аппетитом пожирал какое-то мясо с овощами и еще с чем-то, что в темноте не разглядеть. Пища была тоже левая, наверняка из солдатской столовой, не совсем прожаренная, и потому самую лучшую косточку он догрызть не успел. В кабину засунулся русский техник (а может, и сам секретный резидент, обеспечивающий перелет), сказал полушепотом:

– Полный порядок, запускайся и выруливай без команды.

Шабанов отдал ему судки из-под ужина, однако недоеденную косточку завернул в пакет и спрятал в карман.

– Ну, тогда – хоп!

И опять взлетел в ночное, непроглядное от туч небо. Пробив сплошную облачность и оказавшись под звездами, он положил машину на курс, включил «принцессу» несколько раньше, чем полагалось, – резко исчезать с экранов локаторов, пусть и гражданских, – значит, вызвать тревогу или подозрения – и решил довершить начатый ужин, а уж потом забираться в ледяную синеву. Он благополучно догрыз косточку, засунул ее в карман и напился: аккуратные и запасливые пустынные жители – монголы заправили питьевой бачок. И внезапно опять увидел летающую тыкву!

Она неспешно выписала круг перед МИГарем, скользнула вниз и, почти касаясь обшивки, проплыла к хвостовому оперению и там застряла. Тут уж стало не до разговоров с мнимыми инопланетянами, отчего-то детский знобящий страх охолодил затылок и стянул кожу на макушке.

Шабанов опустил стекло гермошлема и закряхтел от перегрузки – так легче переносилась тяжесть в теле. Не зря рожениц заставляют кричать…

Через двадцать секунд взгляд, привыкший постоянно считывать показания приборов, вдруг зацепился за бортовой компас.

Взлетая с бывшего советского аэродрома в Алтупе, Шабанов взял курс строго на юг, на Гуйсан, а тут обнаружил, что летит в обратную сторону, то есть на север – на Орог. Не веря такому чуду, протестировал исправность прибора, убрал тягу и сделал боевой разворот. Маршрут был абсолютно новым, неизведанным, и все равно подобного просто быть не могло, даже если учесть, что увлекся ограблением НАЗа. Естественно, он не засек время, сколько летел обратным курсом, посчитал, что минут пять, и чтобы исправить положение, запросил собственные координаты через спутниковую систему ГПС – автоматическую службу космической ориентации, короче, круиз-контроль в земном понимании, и через минуту получил подтверждение, что движется в пространстве куда надо с незначительным отклонением.

Пересечение рубежей следовало проводить на должной высоте, то есть на условленных двадцати восьми тысячах, и Шабанов, подбросив газу, взял ручку на себя. МИГарь был хорошо обкатанным, новые движки тянули отлично, и вообще машина ему нравилась, если бы, конечно, не запах в кабине, от которого спасала лишь кислородная маска. Через две-три минуты, не будь «принцессы», его должны были обнаружить наши локаторщики ПВО, оставленные в Монголии, затем китайцы, однако небольшой по размерам прибор укрывал его так надежно, что земля хранила полное молчание. Шабанов включил станцию и стал слушать эфир: что там говорят доблестные защитники воздушных рубежей?

Минуты эти проскочили быстро, зарево заката угасло, и небо заискрилось от крупных звезд – земля молчала: похоже, противовоздушный щит дружественных стран был дырявым как решето. Герман выдержал паузу еще в пять минут и вышел в эфир. Грубо дразнить этих гусей было небезопасно, поэтому он схулиганил осторожно, не раскрыв своего позывного, поприветствовал доблестных и недремлющих стражей мирного неба на английском – пусть поломают головы!

Стражи не отвечали, возможно, потому, что в тот час начиналась гроза – огненные сполохи высвечивали поверхность туч, иногда надолго зажигая негаснущие, как дуговая сварка, молнии. На земле шел дождь, а здесь, под звездами, было минус шестьдесят два. Перед тем как войти в коридор и махнуть через китайское воздушное пространство, он еще раз сверил курс с «круиз-контролем» и, удовлетворенный, расслабился. До гражданского аэродрома в Гуйсане оставалось час двадцать две минуты, а топлива еще на час сорок две, так что полет в обратную сторону обошелся безболезненно.

Дружественная и невоинственная Монголия, укрытая облаками, пасла своих лошадей и овец на свежей зелени, и было ей наплевать, кто там над ней летит; китайцы все поголовно спали в своих фанзах, и им снились вкусный рис, Конфуций и Великая Китайская стена. С земли не доносилось ни звука, эфир казался чистым и непорочным, как строгая дева на выданье. Скоро гроза осталась позади, внизу немного развиднелось, однако в малонаселенных первозданных степях не было ни огонька – одно удовольствие лететь над спящими самодостаточными странами.

Шабанов летел по прямой и отдыхал над страной овец и резвых скакунов, однако, перевалив условную границу Монголии, начал делать первые петли. Мудрые китайцы, видимо, следовали древней истине, что прямой путь не всегда бывает самым коротким, и задавали коридоры более чем странные. Желтые братья давали коридор над своей территорией для перегона авиатехники и даже гарантировали заправку в воздухе, однако Шабанов был предупрежден: ни под каким предлогом не принимать помощи ни в каком виде, не отвечать на возможные провокации, а двигать своим курсом, ни на что не обращать внимания и не выключать «принцессу». Даже если рядом появятся самолеты сопровождения и начнут диктовать новые условия полета или вовсе попытаются посадить. Герману не объяснили логику такого поведения китайских властей, но скорее всего она в подобных действиях присутствовала. Восток – дело тонкое…