– Верно.
– Идем дальше. После дозаправки в Алтупе топлива у тебя должно было хватить… – он снова подошел к карте, – максимум на две с половиной тысячи километров. Отбиваем северную границу дальности полета. Это примерно по линии Кежма – Витим – Тяня. Восточная: Тоора-Хем – Бородино – Тасеево. И западная: Борзя – Букачача – Чара. Выйти из этого квадрата ты не мог. При условии, если упал на территории России.
– Не мог…
– И пешком прийти за неделю никак не мог.
– Разумеется…
– Территории Китая и Монголии исключаются. Ты же не переходил границ?
– Вроде бы не переходил.
– Значит, катастрофа произошла на нашей территории. Так на чем же добирался?
– На летающей тарелке, больше не на чем.
– Шутки будут после того, как уедет комиссия, – предупредил Заховай. – Причем удовлетворенная уедет.
– Как иначе объяснить?
– Постарайся!
– Хорошо, на летающей тыкве. Спелой такой, желтой… Устраивает?
– Капитан, не надо ля-ля. Давай серьезно.
– Если серьезно – не знаю.
Особист спрятал коньяк в стол, едва скрывая отчаяние, несколько минут стоял у карты, но не смотрел в нее – думал.
– Судя по парашюту, ты завесился на деревьях, – вдруг сказал он. – Объясни, зачем тебе понадобилось снимать купол? Это же знак, по которому тебя довольно легко обнаружить. А ты снял… Зачем?
– Не знал, на чьей территории упал, – Шабанов понюхал пустую рюмку. – Действовал по инструкции.
– Добро… А за каким хреном тащил его на себе столько верст? Мог бы закопать, спрятать…
– Комары заели! Да и спать на земле холодно.
– Зачем ты взял его с собой, когда уходил из дома?
– По привычке, наверное…
– А почему подвесную систему отрезал только в своей квартире? Столько тащил лишний груз! Жалко было?
– В общем-то, да…
– Самолет не жалко, «принцессы» не жалко – парашют пожалел?
– Выходит, так.
– Не так выходит, Шабанов! Все не так! Почему ликвидировал секретный прибор?
– Все по инструкции, – отпарировал он. – Предполагал, нахожусь на территории чужого государства.
– Была явная угроза?
– Гнались какие-то люди…
– Годится. Зачем портить парашют в своей квартире? – Заховай становился циничнее, и все надежды на орден или медаль рушились.
– По пьянке. Видели на кухне бутылки?.. Ну и со злости.
– И это годится, – он открыл шабановскую планшетку, лежащую на столе. – Откуда у тебя такой документ?
Особист выложил удостоверение личности японского солдата.
– Нашел в землянке. От хозяина остался скелет, прикрытый тигровой шкурой. Еще винтовка и самурайский меч.
– Чем прикрытый?
Это был ляп – про шкуру…
– Ну, каким-то мехом, – поправился Герман. – Показалось, тигровым. Лет-то сколько прошло!
– Лет прошло много, – заключил мастер тайных дел. – А живые люди тебе встречались? Пройдено-то было много, и не совсем уж по пустынным местам.
Ответ ему был не важен, Заховай что-то задумал и теперь тщательно прокручивал в голове.
– Гнались какие-то люди в черной униформе, – не совсем убедительно ответил Шабанов. – Потом в камуфле…
– Я прослушал ваш радиообмен с капитаном Жуковым, – вдруг сказал Заховай. – Он выпускал тебя четвертого мая… Как обычно, болтовня в эфире!.. Но скажи мне, о каком звере ты говорил?
– О звере?..
– Да, собирался войти к нему в клетку, зная точно, что он там есть. Что все это значит?
– Ничего особенного, старая шутка, еще с кадетских времен.
– Странная шутка… Напоминает некий условный язык, иносказание.
– В общем-то, да, напоминает, – согласился Шабанов. – Одно дело входить в клетку медведя, когда знаешь, что его там нет, и другое – если точно известно, что зверь там.
– Вот что, капитан, – особист подсунул незаконченный рапорт. – Подписывай и ложись на мою тревожную койку. Отдохнешь – продолжим. Ты и в самом деле устал.
Когда Заховай притворил за собой дверь, Герман с удовольствием взбил подушку, лег лицом к стенке, натянул на ноги край одеяла и мгновенно уснул. В тот миг ему было все равно, что замыслил мастер тайных дел; он уже понимал, что предстоит пройти огромную дистанцию, и, как опытный спринтер, берег силы…
Следующим в очереди стоял не командир полка, что было бы справедливо, а представитель Росвооружения. Вероятно, рынок имел свою собственную внутреннюю логику и иерархию, не связанную с чинами и званиями – спрашивал за погубленный товар тот, кто платил деньги. Полковник Ужнин в этой ситуации напоминал конюха, с чьей конюшни взяли коня для перевозки товара, а он опрокинул воз и все испортил. Из благополучного, бравого весельчака маркитант превратился в серо-синюю тень, словно его поймали за кражу с уличных лотков. Он не заключал непосредственных сделок, скорее, исполнял роль приказчика в хозяйской лавке, но им в случае чего больше всех и достается. Место у него считалось хлебным, сытным, и если офицеров посылали в Забайкальский округ, что расценивалось многими как ссылка, то этот поехал сам, по доброй воле, как братья-абхазы, и готов был стойко переносить все тяготы и невзгоды. Недавно он с трудом пережил суровый декабрь в Иркутске и гибель товара в упавшем на город «Антее». Если там и была его вина, то весьма косвенная; тут же, чувствовалось, на него вешают всех собак, и если Заховаю для отмазки достаточно кольца «принцессы» и более-менее вразумительного объяснения, где и почему упал самолет, то полковника Ужнина этим не успокоить.
Приказчику для оправдания перед хозяином требовалось показать товар лицом, а не его ярлыки, остатки и обломки.
Несмотря ни на что, маркитант умел держать удар и, как всякий бизнесмен, понимал степень рискованности торговых операций, поэтому не дергался, не горячился и не читал морали. Но вид его предательски выдавал внутреннее состояние. И чувствовалось, пока Шабанов спал, представитель Росвооружения получил от Заховая кое-какую информацию, перетолок, перетер некоторые вопросы, однако сразу же подчеркнул неприязненное отношение к особисту. В прошлом он служил в военной прокуратуре, был юристом по образованию и потому видел проблему с другой стороны.