Кольцо «Принцессы» - Страница 53

– Я провожу вас, – ласково проговорила она. – Не волнуйтесь, найдется ваша принцесса, и все образуется. Вы еще очень слабы, юноша, вам требуется покой и отдых…

Она повела его по лестнице вверх, словно бычка на веревочке, растворила дверь палаты, раздела и уложила на кровать. Герман мог сопротивляться единственным способом – удерживать себя в сознании, не позволять вновь усыпить его хоть в анабиозный, хоть в простой сон. Он помнил один старый, еще детских времен, способ сохранить самообладание – сосредоточиться и быстро-быстро повторять упражнение для ума и языка:

– Жили были три японца: Як, Як Ци Драк, Як Ци Драк Ци Драк Ци Дроне…

Шабанов успел выговорить немного, язык начал заплетаться и отказал, потому что он вдохнул запах травяного нектара и увидел себя шестилетним мальчиком, бредущим по свежей и колкой стерне заречного покоса…

Во второй раз он пробуждался от сна с великой неохотой…

У него было полное ощущение, что он несколько дней прожил ребенком в своем доме, видел родителей молодыми, косил и ворошил с ними сено, ел недозрелую черемуху и купался в реке Пожне. То есть совершил невероятное – побывал в детстве, однако это потрясающее, радостное чувство было испорчено тем, что откуда-то появилась Лися – дурочка из соседней деревни. Тогда ей было лет пятнадцать, зимой работала она сучкорубом на лесоучастке, и потому как летом лес не готовили, Лися просто болталась по деревням и воровала где что под руку попадет, чаще всего кур. Когда же ее хватали на месте преступления, кричала:

– Это не я! Это Лися! Лися куру сперла!

И еще одно сходство с лисой было у дурочки: огненные волосы, но кожа при этом чистая, шелковая, без единой конопушки, которые обычно бывают у рыжих. Она наверняка бы стала местной красавицей, но ее украл, изнасиловал и научил воровать какой-то проезжий цыган. И сделал из нее настоящую ведьму. В школу она после этого не ходила и лет с двенадцати стала бедой и яблоком раздора для всей округи. Кроме кур Лися начала воровать мужиков, мальчиков и однажды даже соблазнила старика лет под семьдесят, который на ней и умер. Несколько раз ее ловили и били женщины, но дурочка быстро отлеживалась и снова выходила на промысел, завлекая даже самых порядочных и стойких мужиков, а у тех, кто поднимал на нее руку, начинались несчастья и болезни.

Бабушка Шабаниха все свои колдовские чары употребила, чем только не поила, и тайно, и явно – ничего не помогало!

Вот теперь эта Лися пришла к черемухе, на которой сидел Герка, и начала звать:

– Иди ко мне, мальчик. Ну, иди! Я же вкуснее черемухи. Она вон еще бурая, наешься – потом не про……ся. А я зрелая и сладкая… Хочешь, дам за щелку подержаться? Смотри, какие красивые волосики вокруг! – приподняв подол, она показывала что-то огненное и притягательное. – Спускайся ко мне… Никто же не видит! Ну?..

Герка едва уже цеплялся дрожащими руками за сучья и висел на черемухе, как зрелая груша, готовая пасть на землю. Вся кровь, как во время катапультирования, прилила к низу, и в голове звенело от пустоты. А эта хитрая ведьма продолжала манить:

– Покажи, у тебя есть же в штанишках гвоздик? Такой горячий гвоздик… Сними трусишки и покажи? Никто же не видит. И никто не узнает!

Когда он отвернулся и из последних сил вцепился в ствол черемухи, схватываясь то жаром, то холодным страхом, Лися засмеялась и сказала:

– Сейчас стрясу тебя! Не удержишься!

И начала растрясать, раскачивать дерево, а Герка с глубоким внутренним сопротивлением будто бы закричал:

– Не хочу! Оставь меня здесь! Не хочу-у-у!..

Но горло слиплось от знобящего жара, и крика не получилось. Лися раскачала черемуху так, что он сорвался и брякнулся на землю прямо к ее ногам. И тут увидел, что это вовсе не дурочка склонилась над ним – сестра-хозяйка, эта матронесса Анна Лукинична!

Она растрясла, освободила Шабанова от кошмарного сна, однако заговорила сладенько, голосом Лиси:

– Проснитесь, молодой человек! К вам очаровательная посетительница, принцесса! Вставайте!

Он не встал, хотя мгновенно среагировал на слово «принцесса», однако уже и не спал, находясь в полудреме; почувствовал теплую руку на голове и, думая, что это рука матери, оттолкнулся от твердого берега и снова поплыл бы по волнам детства, если б не услышал знакомый летучий голос:

– Какой ты смешной!.. И такой шерстяной!

Сначала Шабанов увидел Агнессу, склонившуюся над ним, и чуть позже, себя, голого, – лежал, в чем мама родила! А она без всякого стыда лохматила на его груди волосы, щекотала живот и смеялась:

– Ты похож на медведя! На молодого, сильного медведя. Я буду звать тебя принц!

– Где «принцесса»? – спросил он или хотел спросить – губы и язык почему-то не повиновались.

– Вот, я принесла передачу! – Она не услышала, выложила ему на грудь три тяжелых апельсина. – Знаю, у вас принято приносить больным фрукты. Ешь! Или нет, открой рот, а я стану выдавливать сок. Ты же хочешь пить?

На сей раз она явилась в нарядах неожиданных – натуральное свадебное платье, ослепительно белое и с белым же узором по ткани, напоминающей парчу. В глубоком вырезе до основания высокой груди сверкало бриллиантами ожерелье в виде сетки, волосы связаны на темени и убраны мерцающими звездами. Сейчас она действительно походила на принцессу…

Агнесса медленно сняла белые перчатки, содрала с апельсина огненную шкурку, напоминающую волосы Лиси, и стиснула его двумя руками – сок побежал на лицо, попал в глаза, защипало и все задвоилось. Он сообразил, что это очередной и уже знакомый сон: почти так же она являлась в первый раз, когда он ночевал возле хутора. Разве что там она манила откровенно, как Лися, а здесь втягивала в какую-то полудетскую эротическую игру, от которой нельзя было отделаться.